Борель. Золото [сборник] - Петр Петров

— Очередь, товарищ!

— Иди-ка ты подальше!

Швейцар растерялся, а Вандаловская усмехнулась. Смелость Гурьяна нравилась ей.

Красный стол плотно огородили посетители, и до улентуйцев очередь дошла только через час. Широкоплечий коротыш-управляющий остановился на них усталыми глазами. Он был немолод, этого не скрывали ни светлый костюм, ни гладко выбритые рыхлые щеки.

— Товарищ Степанов? — спросил Гурьян.

— Он самый… А в чем дело?

Гурьян шагнул к столу.

— Я — Нарыков, директор Улентуя, а это инженер Вандаловская.

— Знаю, знаю. Садитесь. Ты, кажется, и основатель рудника?

— Не основатель, а первый разведчик и шахтер, — поправил Гурьян.

— Ну, это все равно, — Степанов потер ладонями лоб и блекло-серыми глазами рассматривал посетителей. — Слушали мы доклад вашего главного инженера. Что-то вы того… завернули там по-наполеоновски…

— А почему не по-большевистски? — хмуро перебил Гурьян.

Степанов помотал безволосой головой.

— Десять миллионов на один год и почти на основании только одного желания, это, знаете, товарищи, — фантазия.

— И ты срезал сметы? — Гурьян был близок к вспышке, но Степанов мягко положил широкую руку на красное сукно.

— Послушай лучше… Материалы переданы в специальную комиссию. Но, видимо, придется здорово подсократить ваши планы. Разгон большой взяли, а золотом там что-то плохо пахнет. Ты должен согласиться, что целесообразнее забивать средства там, где имеются проверенные месторождения.

Гурьян резко отдернул плечо и взглянул на Вандаловскую, — она дрожащими длинными пальцами вырывала листки из записной книжки.

— Значит, и тебе втерли очки почтенные специалисты? — уже не мог сдержаться. — И что вы твердите! Опросить бы, как эксплуатировался Улентуй. Как у нас разведывали? Какой способ амальгамации? А я скажу, что искали плохо, анализировали еще хуже, и весь рудник строился как попало. Тут, я вижу, Клыков развел дипломатию.

Степанов откинулся на спинку мягкого кресла и махнул рукой просунувшейся в дверь голове. Он был удручен, как человек, который несколько дней назад считал, что один из сложных вопросов уже решен и возвращаться к нему не придется.

— Клыков отстаивал ваши планы здорово. Но он ученый инженер и понимает, что в воздух кол не забьешь… Потому он и осторожен… Иван Михайлович будет писать книгу об улентуйских месторождениях, а вы, прямо скажу, недооценили его как специалиста.

Гурьян зашагал по кабинету, крепко налегая на железные скобки каблуков.

— Он жаловался? И что же?.. Как-нибудь обойдемся без громких мировых имен. Но обижаться ему не на что…

Против обычая управляющий треста просидел в кабинете до шести часов вечера… Ответственные спецы треста возвращались на вечерние занятия. Здание обильно заливалось электрическим светом.

«A мы в шахтах лазим на ощупь», — думал Гурьян, сердясь на учреждение, которое казалось ему оторванным от жизни рудника.

— Значит, так, — говорил Степанов, — за половину сметы будем биться, а остальные пять миллионов пока придется вычеркнуть. Согласен?

— Пойду стукать повыше, — непримиримо ответил Гурьян.

— Смотри, хуже будет…

— Посмотрим…

Попрощались за руки.

2

В окна врывался шум большого краевого города. От грохота автобусов и грузовиков вздрагивали деревянные стены гостиницы. Звездным хороводом кружились на горной стороне электрические огни.

— Он думает, что даст только пять миллионов. Шутит! — Гурьян в синем отглаженном костюме, выбритый и помолодевший остановился в дверях. — Но пусть даже так. На первоначальное оборудование нам хватит, а дальше сами закричат о необходимости развертывания рудника. Вот увидите! Эти пять еще потянут двадцать в производство.

Вандаловская оглянула директора с довольной улыбкой. Гурьян похорошел, выглядел молодцом. Она стояла перед зеркалом. Золотистые волосы знакомо трещали под гребенкой. Модное шелковое платье мягко шелестело. Возбуждение Гурьяна передалось ей, наполнило внезапной радостью. Всмотрелась в смуглое, нестареющее лицо. Директор не был пьян.

— А наш ученый муж не подкачал, оказывается, но зачем-то нырнул в здешние трущобы. Не люблю шатких людей…

— Все-таки жалко, — заметила она, обтирая пудру. — Иван Михайлович унес большой опыт…

— Обойдемся как-нибудь. Пойдемте лучше в театр.

— В театр? А что там?

— «Князь Игорь».

— О, а я собралась к знакомым и побаивалась. Хотела вас звать.

До театра проехали на извозчике. Выходя из санок, Гурьян остановился. Около фонаря топтался сгорбленный старик в лохмотьях. Едва переставляя загнутые внутрь ноги и скрипя по снегу костылем, оборванец исчез в толпе. Густыми сивыми бровями, широким остовом плечей и клочковатой бородой нищий кого-то напоминал Гурьяну.

Действие уже началось, когда, заняв место, Вандаловская взяла соседа за руку.

— Вы дрожите. Что с вами?

— Пустяки… Это, кажется, тот старик, который привез меня в город.

Вечер для обоих был испорчен. Нахлынули воспоминания. И только в номере Татьяна Александровна, разливая чай, сказала:

— Нужно бы в постель, но у меня дурные нервы. Расскажите что-нибудь о себе.

— А что рассказать?

— Ну, как вы жили после этой истории с арканом. Ведь вы, говорят, были совсем первобытным парнем, сибирским медвежонком. — Она устало опустилась на кровать.

— Я и теперь люблю тайгу. А как я жил? Долгая песня. Сначала я попал на металлический завод, но проработал недолго. В декабре семнадцатого года дрался с юнкерами, а затем бил Колчака и Врангеля. В двадцать втором снова поступил на завод, но тут республика заговорила о золоте… Как видите, Митрофан Наганюк не зря указал мне Улентуй.

Татьяна Александровна вздохнула, закурила папиросу.

— Люблю сибиряков, — начала она. — За границей я ревела от тоски по нашим лесам и хребтам, хотя вообще-то не плакса… Особенно тянул Байкал. Ведь я выросла на Енисее и Ангаре…

Чай пили молча, курили. Глаза встречались в немом вопросе. Обоим хотелось узнать больше друг о друге, но разговор не ладился. Что-то оставалось недосказанным. Что-то ждало своих сроков.

— Пора всхрапнуть, — поднялся директор.

Вандаловская взглянула в окно. Над постройками желтком куриного яйца поднималась луна. На крышах голубели снега.

Гурьян разделся и, взяв газету, лег в постель. Но прочитанное осмысливал плохо. Он закрывал глаза и сквозь желтую, падающую на стол лунную тень видел одряхлевшее разбойничье лицо Митрофана, а рядом с ним улыбающееся — Вандаловской.